ГЛАВА 2. Годы
учения
Лишь
в возрасте одиннадцати лет я узнал, что мы итальянцы. До этого же мне
было известно только, что мы происходим из какой-то другой страны, но
я не знал ни ее названия, ни того, где именно она находится. Помню,
что искал на карте Европы пункты, называвшиеся "Даго" и
"Уоп".
В
те времена, особенно если вы жили в маленьком городке, быть
итальянцем означало нечто такое, что следовало скрывать. Почти все
жители Аллентауна состояли из пенсильванских немцев, и в детские годы
мне пришлось выдержать немало насмешек из-за того, что я отличался от
них.
Иногда
я кидался в драку с ребятишками, обзывавшими меня обидными кличками.
Но всегда я держал в памяти отцово предостережение: "Если он
больше тебя, не встревай в драку. Пользуйся не кулаками, а мозгами".
К
несчастью, предубеждение против итальянцев не ограничивалось лишь
кругом ребят моего возраста. Даже некоторые учителя шепотом обзывали
меня "маленький итальяшка". Мои этнические проблемы
достигли своего апогея 13 июня 1933 года, когда я учился н третьем
классе. Я точно помню дату, так как 13 июня - это день святого
Антония, день, который у нас в семье особо чтили. Имя моей матери -
Антуанетта, а мое второе имя - Энтони, поэтому ежегодно 13 июня в
нашем доме устраивался большой прием гостей.
В
ознаменование этого события мать пекла пиццу. Она родом из Неаполя,
родины пиццы. До сего дня мать выпекает самые вкусные пиццы в стране,
если не во всем мире.
В
том году у нас был особенно великолепный прием для друзей и
родственников. Как обычно, стоял большой бочонок пива. Даже в
девятилетнем возрасте мне разрешали выпить стаканчик, конечно, только
дома и под строгим надзором. Быть может, именно поэтому я никогда не
напивался как свинья ни в средней школе, ни в колледже. В нашей семье
алкоголь (как правило, домашнее красное вино) составляет неотъемлемую
часть любой трапезы, но потребляется лишь в весьма умеренных
количествах.
В
те дни пицца была практически неизвестна в США. Теперь, конечно, она
наряду с гамбургерами и жареными цыплятами является любимым блюдом
американцев. Но тогда никто, кроме итальянцев, о ней и не слыхивал.
На
следующее утро после приема гостей я начал хвастаться перед
одноклассниками: "Ребята, а какая у нас вчера была вечеринка!"
"Да ну,- откликнулся кто-то,- что за вечеринка?"
"Вечеринка с пиццей",- ответил я. "Вечеринка с
пиццей? Что за дурацкое итальянское словечко?" И все принялись
смеяться. "Подождите,- сказал я,- вы же сами любите пироги".
Все эти мальчишки было довольно упитанными, и поэтому и не сомневался
в своей правоте. "Ну так вот, пицца и есть пирог. Это пирог с
помидорами".
Мне
следовало ретироваться, пока был мой верх, ибо теперь они уже
исходили хохотом. Они не имели ни малейшего представления, о чем я
толковал. Но они твердо знали, что если это нечто итальянское, то
обязательно плохое. Хорошо хоть этот инцидент произошел в конце
учебного года. За лето эпизод с пиццей был забыт.
Но
я-то запомнил его на всю жизнь. Эти ребята выросли на приторных
пирогах с патокой, однако я никогда не высмеивал их за то, что они на
завтрак ели пирог с черной патокой. Черт возьми, теперь нигде в
Америке вы не увидите забегаловку, торгующую пирогами с патокой. Но
мысли о том, что когда-нибудь в будущем ты можешь стать законодателем
вкусов, едва ли могли служить утешением для девятилетнего мальчишки.
Я
не был единственной и своем классе жертвой шовинизма. У нас было
также два ученика еврейской национальности, и и с обоими дружил.
Дороти Уорсоу неизменно была первой ученицей в классе, а я занимал
второе место. У мальчика Венами Зусмана отец был правоверный еврей с
бородой, который вечно носил черную шляпу. В Аллентауне к Зусманам
относились как к париям.
|